Прогулка по Охте (интервью с Анатолием Платоновым).
Вместе с Толей Платоновым мы отправились на экскурсию «по местам былинного героя». Выйдя из метро на станции «Новочеркасская»,
садимся в маршрутку и доезжаем до улицы Панфилова (не Кинчева). За окном – февраль, на улице – типичная петербургская погода:
идет легкий снег, на тротуарах – мокрая серая каша.
Когда мы учились в школе, в девятом классе, по улице Панфилова ходили трамваи. А потом в один прекрасный ее стали
ремонтировать, что-то строить, и трамваи пустили рядышком – по Большой Пороховской, она как раз мимо Федькиного дома идет.
Обещали, что все это будет временно, положили шпалы прямо на асфальт, не раскапывая ничего. А потом выяснилось, что там, на
улице Панфилова, строят телефонную станцию. Прямо поперек улицы, где эти гребаные трамваи и ходили. Мы все от этого просто
оторопели. Тогда и возникла строчка в «Сказке о колбасе»: «На нашей улице воздвигли цифровой ревербератор». Телефонная
станция – это он и есть. А если продолжать историю про трамваи, то рельсы были проложены временные, с дырками на стыках, и
трамваи ходили с жутким грохотом, от них постоянно какие то железки отваливались. В итоге это превратилось в песню про то, как
«ехали по улице трамваи, ехали куда то умирать». Это был такой наглядный пример, а Федя жил на втором этаже, и этот грохот и
скрежет, особенно по утрам и вечерам был невыносим, весь дом ходил ходуном.
Идем дальше, подходим к двери, ведущей в небольшой кафетерий.
В этом кафе был маленький зальчик, который и посетители кафе не всегда замечали. Так вот, в этом зальчике, фанерные
стенки которого были разрисованы диснеевскими гномиками из мультика, было совершенно офигительно, там стояли всего два
столика, и в это кафе по вечерам после записи мы частенько заходили выпить шампанского. Тут сиживали, насколько я знаю, и
Майк, и Цой, и БГ, а когда приезжал Богаев, так тот же Тропилло оттуда вообще не вылезал. Такое вот историческое место. Раньше
оно называлось просто – КАФЕ, а сейчас – «Ворксла». А как раз за этим домом, где кафе, находился «Дом юного техника», где
Тропилло, будучи руковолителем кружка звукозаписи и акустики, делал все свои записи. Сейчас туда заходить не имеет смысла,
там все изменилось, осталось только снаружи на него посмотреть.
В «Сказке про колбасу» есть такая строчка: «на нашей улице открыли магазин «Кооператор». Сейчас мы к этому магазину
подойдем. Это был один из первых кооперативных продовольственных магазинов в городе. Это было время, когда в обычных магазинах
ничего не было, свободно стояли одни лишь банки с салатом из морской капусты. А в «Кооператоре» продавалась колбаса, причем ее там
было огромное количество, но в «Кооператоре» она стоила раз в 6-7 дороже. Но, блин, сколько там ее было!.. У моих родителей была
достаточно высокая зарплата по тем временам, но килограмм колбасы в «Кооператоре» стоил целых 50 рублей. И мы ходили сюда, как на
экскурсию, и обалдевали, одна лишь злость была к «сраному совку».
Но ведь были какие-то «мажоры», которые приходили и покупали сразу по паре килограмм. Вот тогда и родилась «Сказка о
колбасе», приблизительно тогда же была написана «Мажорище», хотя записана она было на много лет позже. А вывеска «Кооператор»
над магазином висела еще очень долго, до самых последних времен, а сейчас это просто магазин «Продукты». В школе мы с Федькой
сидели за одной партой, и стихи кропали на уроках. Тогда, собственно, все это и написали.
Подходим к дому, где жил Федор.
Рядом стоят два одинаковых дома, я сам живу в таком же, но у Федькиного по бокам выступов на фронтоне есть окна, и через
них можно запросто заглядывать в квартиры соседей. Федор жил в последнем подъезде на втором этаже, и его окна выходили как раз
на козырек подъезда. И можно было через незакрытое окно лифта легко забраться на козырек подъезда, а оттуда к Федору в окно.
Федор жил на кухне (это однокомнатная квартира, мама у него жила в комнате, а он – на кухне). Это был особый кайф – залезть на
козырек и к Федьке постучаться в окно. Тем более, что звонить в дверь – это разбудить маму, а от нее запросто можно было костылем
по лбу получить.
Я помню, однажды, как-то вечером мы пришли к Федьке, залезли к нему на козырек, с водкой, с пивом, все как надо.
Это было по весне, как раз в белые ночи. Постучали в окно, со мной были, по-моему, Карпов Сашка, Ромка, Архаров был, который
до сих пор живет в соседнем доме, и Файран. Начали бухать, потом Федька вытащил баян, и мы устроили такой рок-н-рольный
концерт на этом козырьке! Какие то люди выбегали, кричали, кто-то вызвал ментов.
Я периодически тоже жил в квартире у Федора, но позже – в те дни, когда он уезжал надолго на гастроли. Я тогда за его
мамой ухаживал, если она тогда жила дома, а не была в больнице. Помню одну шутку, до сих пор не пойму, удачной она была или
нет. Федор, когда приезжал из-за границы, всегда привозил с собой две-три пластинки. У него была достаточно хорошая по тем
временам коллекция винила, пластинок 30-40. Doors был почти весь, Deep Purple был, Pogues. И вот, зная, что дома никого нет, потому
что тетя Тоня была в больнице, а Федор уехал на гастроли во Францию, я прохожу мимо и вижу, что в его квартире на кухне форточка
открыта. Ну не мог я просто пройти мимо, не отмочив какую-нибудь шутку. Что-нибудь закинуть – это банально. Я умудрился залезть в
окно, а пластинки стояли на подоконнике, взял пластинки и положил их под ванную. Аккуратненько вылез наружу и прикрыл за собой
форточку. Федька приезжает и спустя полдня звонит мне и плачется: «У меня украли все пластинки», его чуть инфаркт не хватил. А я
боюсь, что если признаюсь, то он меня прибьет просто, и спрашиваю: «Федя, а может ты их куда то переставил»? – «Нет, я что, идиот,
я все помню!» Я тут начинаю его осторожно подводить: «Слушай, а может быть, ты их того, под ванну положил?» В итоге он их на следующий
день нашел под ванной и долго не мог понять, в каком бреду он их мог туда засунуть. По-моему, я ему до сих пор не признался, что я это
сделал.
Идем дальше, подходим к школе.
Все репетиции происходили у Феди, редко-редко собирались у Лешки. Я пришел в эту школу в девятый класс, а они учились,
Лешка вообще с первого, а Федор где-то с седьмого класса. И вот иду я с медкомиссии, еще никого из своих соучеников не знаю
будущих, это было 31 августа, и подъезжает такой гопник на мотоцикле, в кирзачах, в ватнике, с беломориной.
– А ты че тут делаешь, ты вообще кто такой?
Я говорю: – Ну-ка, дай закурить!
А он в ответ, перекидывая папиросу из одного угла рта в другой: – Не курю! Жаль, а то бы угостил.
– А ты вообще кто такой, сейчас получишь бобов.
– Я вообще то здесь учусь, в 532 школе.
– Да ты что, а в каком классе?
- В 9Б.
– И я тоже в 9Б. Давай знакомиться.
Вот так я и познакомился с Николсом.
А в соседнем доме до сих пор живет Костя Гречухин, наш школьный фотограф, 90% всех школьных фотографий было сделано им.
Собственно в школе мы играли только на выпускном вечере. Как это было. Родители пригласили нам ансамбль из фирмы
«Невские зори», который исполнял что-то вроде «школьные годы чудесные…» Мы подошли, можно, спрашиваем, мы что-нибудь
сыграем. Так песни три слабали, это круто было. Что играли, точно не помню, но Алексей, может быть, помнит. По-моему, играли его
песню «…почему я не уверен, что увижу солнце завтра…» Записи песен тех лет были, но, к сожалению, не сохранились. Все пленки
лежали у Федьки на антресолях, потом они все благополучно сгинули во время ремонта. Федька, в очередной раз уезжая за границу,
нанял бригаду каких то рабочих делать себе ремонт. А так как человек он был высокопрактичный и высокоумный, то он сразу же все
оплатил, завез все материалы, отдал им все ключи и уехал. Приехал он через месяц, а в квартире полный раскардаш, плитка дорогущая,
зеркальная, которую он привозил из Европы, вся побита, пустые бутылки катаются по полу квартиры, все, что было в квартире, все
вынесено подчистую, людей этих нет. Вот так закончился ремонт, и тогда, в общем-то, исчезли все записи. Понятно, что для этих людей
они ценности не представляли, да и вообще никому тогда были не нужны. А вообще было бы смешно их сейчас послушать. Особенно
Федину «Я лечу на велосипеде прямо мордой об асфальт».
А еще Федя вел дневник, он тоже был счастливо похерен, и я помню, как мы вместе ухахатывались еще в школьные годы,
от записи времен седьмого класса: «Сегодня был неудачный день, записали только полдиска».
После школы получилось следующее: Федька пошел в культпросветучилище, учиться по классу народных инструментов,
Лешка поступил во ВТУЗ, я поступал в театральный, никуда не поступил и пошел работать на завод. Параллельно я учился на
подготовительных курсах в университет. В конце концов, ни в какой университет я поступать не стал, а поступил в тот же ВТУЗ,
высшее техническое учебное заведение – институт при Ленинградском металлическом заводе, тогда там была военная кафедра.
Но случилось так, что когда я туда поступил, в армию гребли всех подряд. Представляешь, единственный год такой выдался!
Тогда и Лешку загребли. Это был 87 год, сначала сократили военные кафедры в ВУЗах, оставили только в двух-трех, а в тот год
гребли вообще отовсюду, даже где бронь. Монстр благополучно откосил в дурке, а у Феди на руках была мама-инвалид, и Федя,
поэтому в армию не пошел.
Закончив школу, мы не разбежались в разные стороны, а продолжали благополучно ходить в «Дом Юного техника», но в
итоге получилось так, что мое место занял Монстр как более профессиональный музыкант, и это правда, что скрывать. А так мы
контачили, встречались, периодически бухали вместе. Помню, как Федьку по ночам вытаскивали на кладбище, Федька жутко боялся
бродить по кладбищу, у него был какой то панический ужас, особенно в полнолуние. Как-то в полнолуние мы к нему пришли, говорим:
– Федька, пивка пойдем выпьем.
– Давай.
Ну, мы его и потащили на кладбище. Когда понял, давай кричать, брыкаться. Но притащили мы его, чуть его Кондратий там
не хватил. Жалкий вид у него был тогда, а что с нас взять, дети мы были, а дети они ж жестокие. Федьку пугать было особенно
смешно, он подпрыгивал метра на полтора и начинал убегать.
Где-то года через два после школы у Федора возникло желание вступить в рок-клуб. Так как в это время мы все варились в
Тропиллиной каше, а рок-клуб давал возможность официальных выступлений. Можно что угодно сейчас говорить про рок-клуб, что это
организовал КГБ, я склонен думать, что все так оно и было, но, тем не менее, Рок-клуб давал возможность официально выступать.
Зарегистрировать программу, ездить по городам и весям. Про города и веси тогда никто не думал, а вот выступать в городе, в самом
рок клубе с концертами, этого очень хотелось.
Федор учился в культпросветучилище, проучился там год и забросил все это дело, потому что совмещать учебу и гастроли было
абсолютно нереально. То же самое произошло с Монстром и Алексеем. Это я, когда вернулся из армии, первым делом забрал документы
из ВТУЗа и поступил в педагогический институт, на факультет русского языка и литературы. А на следующий год его переименовали в
факультет русской филологии и культуры. В это время все ВУЗы переименовывались, и Ленинградский государственный педагогический
институт (ЛГПИ) переименовали в Российский государственный педагогический университет (РГПУ). Тогда же на всех этажах нашего
факультета поставили решетки. Получился РГПУ им. ГАИ. (Герцена Александра Ивановича), с летней практикой в лагерях (то бишь пионерских).
Учась в культпросветучилище, и Федор после первого курса поехал на практику музыкальным руководителем, в какой
то пионерский лагерь. Это было под Приозерском, часа четыре ехать на электричке, и мы к нему периодически приезжали с бухлом.
Я помню, когда ехали первый раз, Федор объяснил нам, как добираться. Приходим, там пионерский лагерь, пионеры бегают, мы их
спрашиваем:
– А как нам Федю найти?
– Какого Федю?
– Вашего музрука.
– А, Федора Валентиновича! Он на занятиях, на спортплощадке они занимаются.
Я никогда не забуду это зрелище: сидит Федька с баяном, и они с детьми хором поют «Smoke on the water». Под баян.
Что касается авторства песен. Установить истинное авторство на ранних альбомах, тем более на «Музыке драчевых напильников»,
можно очень условно, потому что все это писалось сообща. Вот тот же «Говнорок», который появился немного позже: так это мы сидели,
бухали у Федьки, и оно в какой то момент родилось. Я помню, что там присутствовали Николс, Монстр, Федя и я, а кто туда что привнес,
кто непосредственно что? Я вот не берусь сказать точно.
История песни «Лица» такова. Текстовое авторство можно определить совершенно точно, потому что это я написал, будучи в армии.
Это было в первые полгода службы, когда никакие блокноты иметь солдатам не позволялось, и никакие записи, кроме устава, хранить
было нельзя, я все писал в письмах Федьке. Чтобы он все это сохранил. Он, конечно, ничего не сохранил, я предчувствовал это, и копии
отсылал домой. Но, тем не менее, когда вернулся из армии, уже была такая песня известная. «Лица» была записана для альбома
«Северное буги», и в первое, кассетное издание альбома не вошла.
Песня «Мне не место в этом мире», в ней авторство наполовину мое, наполовину Федино, потому что там было три куплета,
Федя второй куплет заменил своим, а первый и третий оставил. И изменил еще одно слово, у меня было: «я приду к тебе один, коротконогий
господин», а так как он длинноногий господин, то в итоге получилось «длинноногий». Я перезаписал песню «Лица» на альбоме СНК, но она
получилась неудачной, надо было ее побыстрей сделать и ритмически немного изменить. Я не хотел бы, чтобы моя версия этой песни
распространялась.
Песня «Как оно есть». Я в свое время был очень зол на Федьку за эту песню. Это стихотворение тоже было отослано ему мной из
армии, на двух листах. Второй он потерял. Поэтому песня как бы обрывается посредине. А в стихотворении все возвращалось на круги своя:
«Люди просыпаются, люди умываются, телогрейки потные, на гвоздях висят… …чистят зубы пастою, на завод спешат». Типа, за что боролись,
на то и напоролись. Но с другой стороны, надо отдать Федьке должное, он музыкально все это отлично решил. То, что недопето, там все
доиграно. Русский народный арт-рок…
Тут запись обрывается, потому что на диктофоне не осталось места. А, кроме того, мы замерзли и пошли греться рюмочкой
коньяка в кафе. Анатолий еще много рассказывал о том, что было дальше, но об этом как-нибудь в другой раз.